Колониализм — тема острая. Редкая в профессиональном информационном пространстве. Одно из исключений – недавно вышедшая в «Новых Известиях» статья Дмитрия Стахова «Мы им несем цивилизацию, а они не хотят». Это отклик на книгу американского профессора истории Майкла Ходарковского «Степные рубежи России: как создавалась колониальная империя 1500-1800». М.: Новое литературное обозрение, 2019.

Стахов, в частности, пишет: «Актуальность книги Ходарковского в том, что миф о «цивилизирующей роли России», который позволил советской идеологической машине ввести в оборот понятие «братской дружбы народов СССР» под предводительством великого русского народа, хоть и умер вместе с «нерушимым союзом республик», но оставил после себя взрывоопасное наследство».

Все верно. Но лишь в том случае, если при помощи тех или иных исторических мифов каждый стремится «доказать свое», как говорят в народе. Здравомыслящая публика в благих перестраховочных целях часто сходится на том, что история вообще взрывоопасна. Как тут снова и снова не вспомнить, что писал еще 90 лет назад французский поэт и философ Поль Валери:

«История – самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта… Она заставляет мечтать, она опьяняет народы, порождает у них ложные воспоминания… вызывает у них манию величия и манию преследования и делает нации желчными, нетерпимыми и тщеславными. История оправдывает все, что угодно. Она не учит абсолютно ничему, ибо содержит в себе все и дает примеры всего».

Через десятилетия ему вторил другой француз, автор «Апологии истории» Марк Блок (герой Сопротивления, расстрелянный в застенках гестапо): «Истории как науки нет, она служит лишь для оправдания ныне существующей системы».

А в наши дни, как анекдотическое эхо, прозвучало высказывание как раз представителя «системы», министра культуры РФ Владимира Мединского, который в своей докторской диссертации представил миру одиозный с научной точки зрения принцип:

«Взвешивание на весах национальных интересов России создает абсолютный стандарт истинности и достоверности исторического труда».

То есть история – это то, что нам выгодно. А на правду, истину, факты – наплевать!

Экспертный совет Высшей аттестационной комиссии по истории и археологии в отзыве на диссертацию Мединского отметил: «Это ложное положение, входящее в непримиримое противоречие с принципами научности, объективности и историзма. Этноцентризм/нациецентризм, в каких бы формах он ни проявлялся, никогда не выступал и не может выступать в науке в качестве критерия достоверности… Критерии достоверности исторического исследования определяются принципами и методами, имеющими универсальный характер, не зависящими от национальной принадлежности исследователя».

Экспертный совет Высшей аттестационной комиссии рекомендовал лишить Владимира Мединского ученой степени доктора наук. Однако высшие административно-научные инстанции докторскую степень за Мединским сохранили.

Поль Валери и Марк Блок совершили, вольно или невольно, логическую ошибку. Они приписали грехи людей — истории. Люди пишут историю. Одни искренне заблуждаются, ставя свои «взгляды» выше объективной истины, другие делают карьеру на том, что сейчас «надо», то есть выгодно, третьи — служат системе и тоже делают карьеру.

Поскольку мы снова вернулись к советской идеологеме «наша страна – осажденная крепость», «кругом враги», то история становится оружием в борьбе с окружающим миром. То есть – наукой вражды.

На самом же деле взрывоопасно — незнание. Невежество. Темнота. Отсюда и комплекс неполноценности, взрывы агрессии. Беда нашей страны в том, что нас лишали (и до сих пор хотят лишать) полного знания. За нас решали (и до сих пор хотят решать), что нам надлежит знать, а что нет. И таким образом заложили и закладывают тысячи мин под сегодняшнюю и будущую жизнь.

Да,империя – это колонии, колониализм. Тема, повторю, острая. О российском колониализме до сих пор говорят однообразно. Одни утверждают, что у нас колониализм был «душевный», и все народы с радостью и песнями шли под власть России. Другие называют это «имперской лажей» и «имперской лапшой на уши», говорят, что имперская «Россия — тюрьма народов», так назывался один из разделов школьного учебника «История СССР».

И то, и другое далеко от истины, потому что каждый настаивает только на своем мнении и навязывает свою идею. И у каждой стороны – есть факты. Почему же их не объединить и не посмотреть на них непредубежденным взором?

Колониализм был неизбежен. Потому как неизбежна и неостановима страсть человека к открытию окружающей земли. Чаще всего эта страсть изначально соединялась с государственным расчетом на приобретение новых владений и грабеж их, как это было с испанским открытием Америки. Иногда вначале следовало открытие, а потом завоевание и грабеж. Затем сочинялись сказки про мужественных первопроходцев и кровожадных дикарей-аборигенов. Затем – про бремя белого человека и дикарей, которые не понимают собственного счастья от принесенной им цивилизации. И, как правило, никто не задается вопросом: а вас просили нести им эту вашу цивилизацию?

У колониализма – свои законы. Например, мы умилялись Георгиевскому трактату и Переяславской Раде, широко праздновали юбилеи вхождения Грузии и Украины с состав России. Умалчивая, что Россия эти договоры отменила в одностороннем порядке. Имперская власть упразднила автономию Грузии и гетманство на Украине, превратив их в Тбилисскую, Кутаисскую и Малороссийскую губернии. Украина и Грузия имели полное юридическое и моральное право требовать выполнения договоров.

С другой стороны, с российской, здесь действовала своя логика – неумолимая логика создания империи, централизации власти. Так что пора уже называть вещи своими именами, а не прятаться; думать, а не заниматься демагогией.

В общем, колониализм есть колониализм. Где-то Россия шла с крестом, а где-то с мечом – то есть завоевывала. Точнее, как и везде в мире, с крестом и мечом. И точно так же удерживала. И изображать российскую экспансию сю-сю-колониализмом – конечно, «лажа» и «лапша на уши».

Но все же русский колониализм разительным образом отличался от общемировой практики. В истории его – исключая Кавказскую войну – не было жестокого противостояния народов.

Это очевидно, если смотреть на историю страны непредубежденным взглядом. А вот объяснить – сложно. Во всяком случае – однозначно объяснить.

Можно только предполагать. Вероятно, имели значение громадные пространства Евразии: земли много, всем места хватало — и коренным народам, и пришлым русским.

А потом, с чего бы русскому человеку заноситься, считать аборигенов существами ниже себя? Ведь русский человек был угнетен, замордован властью и хозяевами (крепостное право!) часто посильнее, чем почти вольный абориген. То есть они были равными и ощущали себя равными. Конечно, в таких случаях своя замордованность и униженность часто вымещается на тех, кто теперь еще слабее – на аборигенах. И так, разумеется, было. Но в любом случае уровень отношений иной, чем, к примеру, отношения английских солдат с индусами. Или испанцев и североамериканских поселенцев — с индейцами.

Еще я считаю главным здесь характер русского человека, обусловленный его происхождением. Русский человек XVI-XVIII веков знал своих родичей, свое происхождение, от бабушек и дедушек был наслышан о предках-половцах, славянах, литовцах, татарах-болгарах, меря, мордве и чуди. Особенно знать, которая вела записи родословных и гордилась ими. Русское дворянство в значительнейшей степени – потомки выходцев из Золотой Орды и, частично, Литвы. По нынешним временам даже смешно звучит, если сказать: потомки ордынского мурзы Аслан-Ермола и ордынского князя Чета — генералы Ермолов и Вельяминов — покоряли для России Кавказ. И он, русский человек, никогда не относился к инородцам с завоеванных и занятых земель как к существам ниже себя. Колониализм – был, расизма – не было. Русский человек легко роднился с аборигенами, легко входил в их жизнь, и аборигены легко становились российскими подданными во всей полноте. Особенно если принимали православие. К примеру, те же казаки. В исторически и этнически пестрое сословие казаков доныне входят и буряты, и якуты, и калмыки. Разумеется, православные. Немногие знают, что калмыки до сих пор делятся на дербетов, тургутов и… казаков. Немногие знают, что флаг Области Всевеликого войска Донского был трехцветным: синим, желтым и красным. Красный цвет означал казаков-донцов, синий – иногородних, а желтый – казаков-калмыков. Трудно представить американских индейцев в составе национальной гвардии или в роли техасских рейнджеров.

«Наши предки, жившие на Московской Руси и в Российской империи начала XVIII века, нисколько не сомневались в том, что их восточные соседи – татары, мордва, черемисы, остяки, тунгусы, казахи, якуты – такие же люди, как и тверичи, рязанцы, владимирцы, новгородцы и устюжане. Идея национальной исключительности была чужда русским людям, и их не шокировало, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин Никон, а русскими армиями командовали потомки черемисов Шереметевы и татар – Кутузов». (Л.Н. Гумилев.«Древняя Русь и Великая Степь».)

Да, в Российской империи существовали ограничения. В том числе и для русских: для поморов и астраханцев, к примеру. Их не принимали в военные училища. Но прежде всего ограничения проводились по вере и некоторым национально-политическим параметрам. Например, в военные училища не принимали также поляков (острая память о разделе Польши, о польских восстаниях).

В общем же и в целом нигде не было покушения на веру, язык, обычаи и самоуправление. Да-да, самоуправление. Помимо религиозных школ-медресе и прочего, на уровне волостей было свое, национальное, самоуправление.

Так что русский колониализм был все-таки особый.

Но главная тема моих заметок – не колониализм и не собственно империи, а попытка объяснения: как и почему они создавались, что двигало людьми.

Какая энергия? Откуда, из чего она исходила?

Достаточно общих знаний (не обязательно специальных), чтобы взглянуть на последние десять веков европейской истории со стороны и увидеть, выделить в ней три народа, оставивших наиболее заметный след и в чем-то определивших лицо прежнего и сегодняшнего мира.

Это — испанцы, англичане и русские.

Причем ни один из них не отличался, на первый взгляд, среди прочих ничем особым: ни уровнем государственного устройства и благоденствия, ни количеством населения, ни размерами территории.

Средневековая Испания, размерами чуть больше нынешней Туркмении и поменьше Таиланда, в XIV-XV веках только начиналась как самостоятельное единое государство с объединения Арагона и Кастилии. Страна была истощена, измотана многовековой войной с арабами, захватившими Пиренейский полуостров еще шесть столетий назад.

Тем не менее, отсюда и началось первое открытие мира европейцами. Отсюда и пошли корабли в непонятные и никому не известные дали океана. Тогда же зарождалась и великая испанская литература, и великая испанская живопись, увенчанные именами Сервантеса, Эль Греко и Веласкеса. Одновременно пылали костры инквизиции и фанатики в рясах сжигали фанатиков без ряс, еще чаще — рядовых обывателей.

А корабли тем временем пробивались сквозь туман океана и неизвестность, открывая Вест-Индию, Магелланов пролив, Индийский океан… Вслед за ними, за первыми, шли каравеллы с офицерами, солдатами, авантюристами, искателями приключений, ловцами удачи, отчаянными бедняками, обездоленными дворянами, которые становились на новых землях конкистадорами, латифундистами, фермерами, пастухами, бандитами, мешались с неграми, индейцами, белыми, давая поколения мулатов, метисов и квартеронцев, чьи потомки и составляют ныне испаноязычный мир, раскинувшийся от Кубы до Огненной Земли, от Кордильер до Пиренеев.

Не менее фантастична и судьба англичан.

По нашим меркам и Испания — не велика страна. А уж Англия-то и вовсе — гораздо меньше Вологодской области. Я говорю о собственно Англии, выводя за скобки Шотландию на севере и Уэльс на западе Острова. Государственное устройство здесь, в отличие от Испании, устоялось за предыдущие века и представлялось незыблемым. Но предельно истощен самый главный ресурс — человеческий. В 1453 году закончилась Столетняя война с Францией, в которой Англия потерпела поражение. Война, которая целый век из года в год забирала молодых и здоровых мужчин.

Однако еще через век нашлись откуда-то силы, нашлись люди, которые вступили в новую войну — с могущественным испанским флотом и оттеснили его на всех морях Мирового океана. Крестьяне-йомены, горожане-ткачи, эсквайры-оруженосцы, вчерашние лучники и арбалетчики, забывшие за столетие войны о мирных профессиях, младшие дети баронетов без гроша в кармане, потому что по законам майората все наследство оставлялось старшему сыну… — они разнесли английскую речь от Йоркшира до Пенджаба и Белуджистана, от Америки до Океании, сделав английский язык общеупотребительным, официальным или государственным в Канаде и Пакистане, США и Индии, Австралии и Новой Зеландии.

У моего заветного друга Жени Сергеева, умершего в пятьдесят лет, есть стихотворение «У картины Гейнсборо», которое мы читали вслух на всех наших пирушках в 70-80-е годы.

Как вам жилось — превосходно ли, худо ли?

В замках замшелых, кленовых аллеях,

Черные лебеди,

Белые пудели,

Бледные леди.

Ваши мужья на судах Альбиона,

И штормы, и штили изведав сполна,

Сюда возвращались — виски убеленные,

Профили гордые, как ордена.

К огню подвигали их, ноги им кутали,

Кутали плечи им клетчатым пледом.

Черные лебеди,

Белые пудели,

Бледные леди.

А сыновья на спардеках корветов,

В груди и в спине ощутив по дыре,

От боли и брани лицо исковеркав:

«Храни Бог Британию и королеву,

Храни Бог Британию, черт подери!»

Им, от холеры сдыхавшим в Калькутте,

Им на галерах в секунду последнюю

Вряд ли припомнились

Черные лебеди,

Белые пудели,

Бледные леди…

Русская роль в истории последнего тысячелетия далеко не всем очевидна просто потому, что испанские и английские события — давняя история и даже романтика, а в русскую эпоху мы живем, всё — близко. Но уже достаточно времени прошло, чтобы посмотреть со стороны.

В самом начале XI века население уже довольно могущественного Киевского (Русского) каганата, Киевской Руси, составляло 5,36 миллиона человек. Примерно таким же было и население Италии. А вот во Франции — 9 миллионов.

Через четыреста лет соотношение осталось таким же. К XV веку во Франции было 15 миллионов подданных, а на Московской Руси — вдвое меньше.

Границы тогдашней Руси проходили у Волги — на востоке, у Ельца — на юге и не доходили до Смоленска — на западе, потому что примерно с XIII по XV век Брест, Киев, Смоленск, Чернигов, Полоцк, Витебск, Минск, Курск и Брянск были городами Великого княжества Литовского.

Франция, как мы знаем, так и осталась Францией, ныне процветающей и благополучной страной в прежних пределах.

А теперь окинем взглядом, что произошло в России и с Россией за эти пять веков.

Беглые крепостные и потомки нищих хазарских евреев-отщепенцев, степняков и непонятных бродников, ставшие терскими, гребенскими и донскими казаками, честолюбивые воеводы и вельможи, ищущие славы и царских почестей, рьяные купцы и смиренно-неистовые монахи, солдаты российской армии, в которой многие офицеры не случайно были географами, ученые-исследователи, землепроходцы и наконец-то вольные мужики-переселенцы… — все они, где верой и правдой, где ложью и обманом, где мечом, а где крестом — раздвинули границы России от Твери до Тихого океана, от Архангельска до Памира и Тянь-Шаня. Русскоязычный мир простерся на две части света, и как бы ни сложилась дальше судьба народов, а общий язык останется русским. Как испанский и английский для многих других.

Конечно, об испанцах и англичанах легко писать и приятно читать. А здесь — горячо. Потому что близко. И, как говаривал летописец битвы за Берлин, мой старший друг Василий Субботин: «Все равно поймут не так». Дело привычное. Кто-то назовет меня певцом колониализма и русским шовинистом, а кто-то возомнит, что он теперь превыше всех прочих просто потому, что родился в Тамбове и к тому же во вторник… Понимаю бесполезность слов для них, но по обязанности должен сказать: речь не о том, о чем они подумали, а — о научном факте, об историческом феномене, которые все нормальные люди воспринимают как данность.

А гениальные люди, как Лев Николаевич Гумилев, анализируют и объясняют. В данном случае, пассионарностью, взрывом особого вида энергии — этнической энергии, то есть энергии народа. Другой вопрос — откуда она взялась? И почему именно у них? Ведь рядом с испанцами были французы, с англичанами — шотландцы и валлийцы, с русскими — поляки и литовцы. Что общего и в то же время отличного от других у испанцев, англичан, русских?

Происхождение. Оно у всех народов сложное. Но в данном случае испанцы — намного «сложнее» тех же соседей-французов. На Пиренеях, не считая древних иберов и кельтов, в одном горячем котле сплавились германские вестготы, арабы и берберы, кастильцы, арагонцы, наваррцы, а также галисийцы, каталонцы и баски, которые и поныне ставят себя отдельно от всех.

Не менее достоверное доказательство взрыва энергии от метисации и сложности населения — англичане. Как известно, на Острове древние кельты были покорены римлянами, затем смешались с германоязычными англами, саксами и прочими. Нормандское завоевание принесло туда гремучую смесь из крови буйных викингов, германских франков, обитателей Центральной и Южной Франции. На этом фоне можно считать сущим пустяком то, что знаменитые по литературе гасконцы, земляки нашего любимого Д’Артаньяна, несколько веков были подданными Английского королевства. Эхо из современности — знаменитый (в том числе и буйным нравом) в 80-90-е годы английский футболист Пол Гэскойн, то есть Пол Гасконец..

Когда англичане, влекомые непонятным мощным импульсом, «избытком энергии живого существа», отправились во все края света, испытывая судьбу, их соседи по Острову валлийцы и шотландцы — остались. Они, валлийцы и шотландцы, в своих неприступных горах на севере и западе Острова не смешивались ни с кем и сохранили в неприкосновенности древнюю кельтскую кровь.

Русские — ближе и известней. Славяне, растворившие в славянском море каплю норманнов-варягов, несколько веков соседствовали и даже составляли единое государство в южнорусских степях с тюркоязычными степняками-половцами. Затем, двинувшись на север, колонизировали и полностью ассимилировали угро-финские племена междуречья Оки и Волги — мурому, чудь, мерю, также частично вобрав в себя корелов, мордву, вотяков-удмуртов, черемисов-марийцев. Потом была Золотая Орда. Когда там в XIV-XV веках стали насаждать ислам, христиане из Орды хлынули на Русь к своим единоверцам. Ордынские витязи-князья снимались всем родом, кланом, десятками и десятками тысяч. К примеру, откуда у знакомого с детства героя стихотворения Некрасова «Дед Мазай и зайцы» такое имя – Мазай? Наверно, потому, что в ярославской деревне имена Мазай, Назар, Ермолай и прочие были обычными. Плюс к этому — средневековые прибалты, православные подданные Великого княжества Литовского, ушедшие на Русь, когда в Литве стали насаждать католичество. Очень многих пришельцев из Литвы сразу же стали прозывать Литвинами. Это могли быть белорусы, украинцы, русаки, литовцы, поляки, немцы, ордынцы… — все равно Литвин. Потому-то в изобилии у нас Литвины, Литовченки, Литвиненки, Литовцевы, Литовкины, Литвиновы…

Если в XV веке на Руси всего населения было в два раза меньше, чем во Франции, то уже через четыре столетия только собственно русских было в два раза больше, чем французов, считая французов канадских и африканских. Такого прироста в стране, подверженной голодным морам, не могло быть. Русскими становились не по рождению, крови или обличью, а по вере и службе.

То есть — по судьбе.