Ответ BLM: должны ли мы стыдиться крепостного права, как американцы рабства?
Публично признавая существование в истории своих стран бесчеловечных форм общественного устройства, их жители, тем самым, воспитывают в себе антифашистские убеждения, чего о гражданах России сказать нельзя.
Прошло уже больше года с начала драматических событий в Америке, когда полицейский Дерек Шовин убил, пусть и непредумышленно афроамериканца Джорджа Флойда, прижав его коленом к асфальту и продержав в таком положении около 8 минут, пока Флойд не умер. Это убийство породило всплеск антирасистских волнений в Америке, а потом и в других странах мира. В результате, в странах, в которых когда-либо существовало рабство, стало принято становиться на одно колено, выражая тем самым соболезнование и родным Флойда, и раскаяние за свою страну, практиковавшую это бесчеловечное явление. В России же, как обычно, все шиворот навыворот. В ней не только никому не придет в голову стать на колено, или хотя бы поддержать людей, совершающих этот символический жест, а напротив – вошло в моду порицать встающих, издеваться над ними и освистывать их, как это произошло перед матчем Евро-2020 между сборными России и Бельгии.
Между тем, этот обычай выбивает у российских патриотов единственный козырь в споре о том, кто более злодей в истории: русские со своим крепостным правом, или американцы с рабством. Об этом вспомнила в своем блоге писательница Вера Соколинская в связи с очень интересной датой: 29 июля 1792 года Екатерина II восстановила право помещиков продавать крепостных с публичных торгов:
«Во Франции провозгласили «Свободу, равенство и братство», а у нас «братьев во Христе» распродавали с публичных торгов.
«Если дворяне решают продать своих крепостных, они их выставляют вместе с жёнами и детьми в общественных местах и каждый из них имеет на лбу ярлык, указывающий цену и их специальность» (Шантро Voyage philosophique).
Как-то не осознается, что Петербург был столицей работорговли!
Существовали настоящие невольничьи рынки, где выставлялись на продажу крепостные. (В пушкинские времена один находился против Владимирской церкви. Другой — рядом с Поцелуевым мостом.)
Рынки для продажи людей имелись также на Лиговском канале, у Кокушкина моста и в Коломне. На Сенной площади существовал специальный «пятачок» для торговли людьми (он назывался «рабий рынок»).
На российских работорговых рынках особенно хорошо шли молодые привлекательные рабыни, которых русские помещики покупали для «постельных утех и развлечений»…
Гарем из крепостных «девок» в дворянской усадьбе XVIII-XIX столетий – это такая же неотъемлемая примета «благородного» быта, как псовая охота или клуб. Дети от крепостных были и у Тургенева, и у Толстого. Дворян не смущало то, что их дети были рабами, подвергались телесным наказаниями, а при случае продавались.
Когда Тургенев рассказал Виардо, что у него есть дочь от крепостной, та пришла в ужас: Твоя дочь — рабыня!? Хотела собирать деньги на выкуп, а наш гуманист-классик успокаивал, мол, не надо, она же наша крепостная.
— Твоя дочь — твоя рабыня? — это очень трудно перевести не столько на иностранный язык, сколько на западное понимание.
Сын Толстого от крестьянки был больше похож на отца, чем законные дети, служил кучером в Ясной поляне.
С. Л. Пушкин, отец поэта, подарил своей крестнице крепостную Пелагею Семенову.
Рабами владела и церковь: православные продавали православных.
«Российская империя — это сто тысяч семей, считающих себя чем-то, и 54 миллиона людей-скотов, которых, как лошадей и быков, продают, дарят, меняют и стегают». (Французский литератор Ж.-Б. Мей, 1829 год).
«При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации». (Валерий Зорькин, председатель Конституционного суда РФ, 2014 год)…»
Не мудрено, что читатели этой публикации задались правомерным вопросом, который один из них озвучил так:
«Написано, как всегда, зажигательно. Но задам неудобный вопрос: а сейчас это должно быть предметом возмущения или что? Или стыдно за это должно быть? И тогда должно ли быть стыдно что когда-то люди были людоедами вообще? Вот я хочу понять посыл — плохо что такое вообще было? Или что так долго задержалось в сравнении с приводимыми французскими лозунгами?»
Ответов было множество, и почти все в одном духе:
— Да. Это и сейчас должно быть предметом возмущения и негодования. И стыда за мрачные страницы отечественной истории.
— Очевидно. Ничего в России за 200 лет не поменялось. Как были крепостными большая часть населения — так есть и сегодня. Понятия «Свобода», «Права», «Обязанность» — не знакомы большей части населения
— Это точно должно быть предметом обсуждения, а не замалчивания. Надо дать настоящее точное определение тому, что было— назвать вещи своими именами, тогда меньше захочется бить себя в грудь и твердить о предках…
— Это должно быть предметом понимания особенностей формирования русской культуры и сознания. Для того, чтобы развиваться, нужно знать свои темные и слабые стороны.
— Ужасно… И умом непостижимо — именно когда говорим о значимых личностях в русской и мировой культуре и они буднично причастны к рабовладению со всеми этого явления ужасными свойствами…
— Стыдиться ли того факта, что один русский человек продавал другого на рынке? Да, и стыдиться, и рефлексировать над этим, и изучать этот социальный феномен, и жить с этим. Вы ведь можете гордиться подвигами дедов. Помните это: «Спасибо дедузапобеду»? Или горделивое прошлое стоит приосанившись посреди площади, а негодное отдельно, в сторонке, потупив очи к долу?
— Вместе с татарским игом крепостничество создало ту самую парадигму, которая сформировала национальный характер: полное обесценивание человеческой жизни, неприятие индивидуальности. Прибавьте к этому православие-и результат только усиливается. А без этого невозможно построить нормальное гражданское общество. Отсюда постоянная тяга к сильной руке.
А в этом ответе содержится горькая и неизбывная правда о том, что рабство в России по сути никуда не делось, оно только меняет время от времени вывеску: