Похлёбкин был великим кулинаром и замечательно писал на кулинарные темы, что было лишь малой частью его дара писателя и историка. Но после его гибели только эта тема и звучала: фильм «Смерть кулинара», статьи «Смерть по рецепту», «Профессор кислых щей», «Кулинарный Менделеев»… Он был таинственен и непонятен, и его смерть стала одной из загадок его жизни.

Убийство

Он будто предвидел свою кончину. Говорил, что за ним следят, что кто-то тайно бывает в его квартире и что-то ищет… Остерегался всех и вся; чтобы встретиться с ним, нужно было заранее отправить телеграмму. Но и почтальону Похлёбкин дверь не открывал: шёл на узел связи и сам забирал свою почту, включая телеграммы. Живя на четвёртом этаже, никогда не открывал даже форточку. Хотя сосед по подъезду Иван Староненков мог войти к нему в любое время, но… умер незадолго до убийства друга.

Убийство обнаружили не сразу. Соседи начали беспокоиться о Похлёбкине, поскольку две или три недели его никто не видел, мало ли что, всё-таки 76 лет… Впрочем, милиции даже не пришлось взламывать замки – две мощные двери были просто прикрыты. При входе понятым стало дурно от тяжкого запаха. Над окровавленным телом хозяина гудели стаи сытых мух.

Убили его одиннадцатью ударами заточки… В крови нашли серьёзную дозу алкоголя – словно бы он целую бутылку водки выпил; но Вильям Васильевич вообще не пил, никогда и ничего, мог лишь чуть пригубить для дегустации…

Рядом с телом на полу лежала книга Похлёбкина «Великий псевдоним», на которой остался грязный след ботинка 46-го размера, – и все улики. Следы взлома и ограбления не найдены, мотивы преступления не найдены, подозреваемые не найдены, местная милиция следствие вскоре закрыла.

У Похлёбкина не было телевизора, телефона, стиральной машины. Зато была великолепная библиотека – около 50 000 редких книг на нескольких языках, а также дорогие картины, коллекции монет и китайский фарфор XII века. Родственники утверждают, что ничего этого не взяли. Денег, правда, в доме не было ни копейки, его и хоронить было бы не на что, если бы не помощь ректората МГИМО и издательств. На похоронах почётный караул дал траурный залп.

Кем он был

Учёный с мировым именем. Историк. Специалист по международным отношениям и геральдике, действительный член Географического общества СССР и Нью-Йоркской академии наук, лауреат медали Урхо Кекконена и премии Гуго Гроция. Основатель «Скандинавского сборника», редактор-консультант по странам Северной Европы в «Советской исторической энциклопедии»; один из создателей герба Российской Федерации. Энциклопедист: его перу принадлежат «Словарь международной символики и эмблематики» и «Внешняя политика Руси, России, СССР за 1000 лет в именах, датах и фактах», «Финляндия как враг и как друг» и «Птенцы гнезда МГИМОва», а ещё «История водки» и «Великий псевдоним» (небольшая книга о Сталине).

Но небывалую славу Похлёбкину принесли более 50 его книг, посвящённых творению еды; их общий тираж в мире – почти сто миллионов. Он занимался теорией и практикой кулинарии, гастрономической историей, семиотикой кухни и кулинарной антропологией (в частности, реконструировал несколько древнерусских кушаний и ассортимент блюд и напитков в русской классической драматургии конца XVIII – начала XX века). Вёл прелестные кулинарные колонки в газете «Неделя» и журнале «Огонёк». Читатели думали: Похлёбкин – это псевдоним. Но эта фамилия досталась ему от отца.

Отцом его был революционер Василий Михайлов, расстрелянный как враг народа в 1937 году. Вот он-то в мятежной юности и взял псевдоним Похлёбкин (тогда не думал, конечно, что сын этот псевдоним оправдает и с блеском прославит). А назвал сына Вильямом-Августом в честь Шекспира и Бебеля (близкие и друзья звали его только Августом, а на обложках книг печатали только Вильям).

Окончив школу в 1941 году, Вильям-Август ушёл добровольцем на фронт и почти всю войну был разведчиком. В боях под Москвой получил тяжёлую контузию и перешёл в полковой штаб. Демобилизовавшись в 1945-м, поступил на факультет международных отношений Московского государственного университета (ныне МГИМО). Свободно знал немецкий, сербский, хорватский, итальянский и шведский языки; вполне прилично – ещё несколько.

Кулинарные книги Похлёбкина – не сборники рецептов, а школа радостного и разумного образа питания и жизни, ибо «школа кулинарии это как школа колдовства, только вкуснее». Это увлекательная и истинно научная проза: «Национальные кухни наших народов», «Китайская кухня», «История важнейших пищевых продуктов», «Поваренное искусство и поварские приклады». Но делом первостепенной важности Похлёбкин считал определение свежести продукта, его качества. От этого зависит, какое блюдо приготовить, а вкусно приготовить можно всегда.

Читатели его кулинарных книг думали, что их автор – гурман, который питается сплошь деликатесами и готовит из них шедевры. А ему, было время, вообще не на что было купить самые простые и дешёвые продукты. Он бедствовал. Почему?

Обиды

В МГИМО Похлёбкин за все годы получил одну-единственную «четвёрку», но, увы, по марксизму-ленинизму, поэтому остался без диплома с отличием. Все протесты (даже ректора) не были приняты во внимание. Дипломатов в его семье не было, отец репрессирован. Дороги в МИД и другие серьёзные учреждения для него были закрыты.

Позднее его не пустили в Финляндию, где он должен был получить грандиозную долларовую премию за монографию «Урхо Калева Кекконен». Премия, естественно, осела в закромах родины.

Ушел из Института истории: обвинил руководство в бюрократии (считал: историк должен не высиживать часы в конторе, а работать в архивах и библиотеках), в ответ ему не утвердили тему докторской диссертации. Тогда-то и пришлось научиться тратить на еду чуть больше 30 копеек в день. Питался лишь хлебом с чаем, доказав своим примером, что для сохранения здоровья и работоспособности достаточно съедать в день полтора килограмма чёрного хлеба и выпивать четыре раза по 2–3 чашки крепкого чая. Так продолжалось несколько лет.

Зато появилась первая «кулинарная» работа Похлёбкина – «Чай». Только вот её – по чьему-то доносу – объявили идеологически вредной и на 10 лет закрыли возможность публиковаться. Между тем книжечку «Чай» без ведома автора издали почти одновременно татары и поляки.

«Кулинарное невезение» Похлёбкина продолжалось. Во времена лозунга «экономика должна быть экономной» Вильям стал превозносить сою и сеявших её трудолюбивых и экономных китайцев – это расценили как намёк на разгильдяйство советского народа. О пользе гречихи и гречки он, без какого бы то ни было умысла, написал, когда гречку выдавали только больным диабетом по справкам поликлиник, – статью восприняли как покушение на авторитет властей. Ну, не везло.

Зато на личном фронте судьба улыбнулась. Когда работал в Тартуском университете, познакомился со своей первой женой, очаровательной эстонкой. У них родилась дочь, имя ей дали древнескандинавское Гудрун.

И всё же он вернулся в Москву один. Тогда-то с ним решительно познакомилась девятнадцатилетняя Евдокия Бурьева. Вести семейное хозяйство пришлось ему, так как супруги жили очень бедно, а он готовил вкусно и с выдумкой. Умел вывернуться: например, когда сломался холодильник, срезал на пустырях крапиву и хранил в ней продукты. Евдокия родила сына Августа, но развелась с мужем.

После смерти родителей Похлёбкин унаследовал квартиру пополам с братом и после размена из центра Москвы сначала оказался в подлежащей сносу хибаре, а затем в панельной пятиэтажке в Подольске, где и жил до своей трагической гибели. Жил и работал, в последние годы всё более успешно. Он стал востребован. Его имя знали все. На его авторитет ссылались. У него наконец появились деньги, и, говорили, немалые.

Документы и свидетельства

Начальник отдела уголовного розыска читал дело и не мог не удивляться: «По полученным сведениям, Похлёбкин располагал крупными суммами денежных средств в иностранной валюте, утраченными в результате неудачных финансовых операций». А вот протокол осмотра: «При входе имеется вешалка с верхней поношенной одеждой. На кухне – старая газовая плита, полки и шкаф с грязной посудой. Кухня и санузел грязные и запущенные». Да и осмотр трупа ничего не дал: «На запястье левой руки трупа обнаружены часы в пластмассовом корпусе на ремешке из плетёной синтетики. Иных ценностей на трупе нет». Неужели это тот самый Похлёбкин, книги которого продаются во всех магазинах?

Опросили друзей и знакомых, подтвердилось: «Он вёл даже не скромный, а бедный образ жизни. Я предложила ему помочь продать книги, и когда вручила ему 300 вырученных рублей, он был очень доволен». И в то же время: «Я занял у Похлёбкина 300 долларов (которые впоследствии вернул). Он достал деньги из чёрного «дипломата», заполненного пачками стодолларовых купюр в банковской упаковке». «Когда я был у него дома, к нему пришёл какой-то мужчина. Этот мужчина продавал, как оказалось, книги Похлёбкина о Сталине. Между ними произошла ссора по поводу продажи книг. В ходе ссоры или после неё, точно не помню, у Похлёбкина в руках я видел пистолет. Пистолет был очень старый. Был ли он боевым, я сказать не могу». Кто и за что убил Похлёбкина? Сколько было убийц? Был ли заказчик? Вопросы оставались без ответов.

За что убили?

В лихие девяностые чёрная волна убийств прокатилась по России. Для Похлёбкина роковым оказался 2000 год. Морги и кладбища работали в ударном темпе. Нераскрытых убийств – висяков было много. Зарплаты в милиции маленькие, операм приходилось ещё и на стороне подрабатывать. А тут эта странная мокруха. Версии возникали одна за другой, но ни одну по горячим следам не разработали, а может, сверху намекнули, что и не надо?

Соседи в Подольске грешили на местных хулиганов и бандитов. Как же: живёт старый одинокий человек, книжки издаёт, на сто замков запирается – богатый, значит! Наверное, рецидивисты пришли, денег не обнаружили, вот от злости и убили, со звериной жестокостью. Орудие убийства – как раз типично уголовное (шлицевая отвёртка). А что старинные картины, книги или фарфор не взяли – так откуда простым бандитам понимать их ценность…

Однако как убийцы попали в дом, если двери не взломаны? Чужим Похлёбкин не открывал. И уж тем более пить бы не стал с ними, да и ни с кем другим. Следы тщательно стёрты.

Интеллигенция, как обычно, обвиняла КГБ. Похлёбкин не диссидент, конечно, но ведь неприятности по этой части у него случались. Однако и заслуги перед родиной у Похлёбкина были.

В конце семидесятых годов поляки заявили свои права на бренд «водка», мотивируя это тем, что она впервые была изготовлена в Польше, а потому только их фирмы могут продавать на внешних рынках товар под этим названием. Подали иск в Международный арбитражный суд. Россия могла потерять многомиллиардные доходы от экспорта! И вот тогда-то по просьбе властей именно Похлёбкин доказал приоритет России в изобретении водки. Не за это ли глумливо влили в старика роковую бутылку? Это ещё одна версия.

Но тогда зачем – не случайно же? – оставлять рядом с убитым его книгу с грязным следом огромного ботинка на обложке? Слишком символично для простого совпадения.

Книга о Сталине

«Великий псевдоним» – небольшая по объёму книга Похлёбкина о Сталине, изданная к 130-летию со дня его рождения. Тем не менее она наголову разбила идеологические стереотипы прежних историков и исследователей, причём как апологетов вождя народов, так и его противников. Для начала строгий учёный поставил диагноз: «Почти все биографы Сталина принадлежат к субъективным идеалистам». Такое методологическое заявление, конечно, мало кому из собратьев-историков могло понравиться, но съели бы. Всё-таки перестройка, гласность уже утвердились в правах. Но Похлёбкин на этом не остановился. «Парой бездарнейших фальсификаторов, создавших исторически безграмотные и фактически грубо ошибочные «опусы-фолианты» он назвал не кого-нибудь, а учёных в фаворе – Ф.Д. Волкова и Д. Волкогонова (умер в 1995 г.).

Вознегодовали демократы, представители либеральных перестроечных партий. Похлёбкин, конечно, признал вину Сталина в репрессиях. Но что он пишет?! Репрессии «обрушились не только на классовых врагов, но прежде всего на партийцев. Пусть, мол, они и судят. Ему, видите ли, не нравится, что «факт этот используется для очернения всех коммунистов, всех идей, мыслей и принципов социализма их нынешними классовыми противниками», – возмущались противники.

Однако вознегодовали и коммунисты, в особенности бывшие лидеры и правители, о которых, например, было сказано: «Сталин создал богатую державу из разорённой, нищей, отсталой страны. Его же «наследники» своим нерадивым и бездарным правлением превратили богатую страну в нищую».

Возмутилась интеллигенция, обвинённая в культе личности и других «извращениях». Похлёбкин им в лицо бросил: «Виноваты вы сами, вы, и только вы одни, и те, кого вы – по глупости или из страха и подхалимства выдвигаете во власть и поддерживаете во власти».

Почли себя оскорблёнными выразители чаяний Кавказа, к примеру, по поводу раннего псевдонима Сталина – Коба: «…царь Коба за два года до смерти зверски расправился со всеми своими бывшими союзниками».

Сфера обслуживания оказалась тоже униженной, ибо, по Похлёбкину, «все те, кто жил за счёт посреднического обмана, или обвеса, обсчёта и обмера при базарной торговле, кто торговал чужим сырьём и готовыми продуктами, – все они оказывали сдерживающее, консервирующее, регрессивное воздействие…»

Обиделись националисты, так как Похлёбкин утверждал: «Сталину… пришлось уповать только на приказы, наказания, репрессии как на единственную возможную форму эффективного руководства страной, где прежде столетиями процветали и укоренялись разгильдяйство, наплевательское отношение к казённой собственности, взяточничество, воровство и мошенничество». И это о России?!

Впрочем, и далёких американцев умудрился он задеть: «Отсидевшаяся от войны за двумя океанами Америка, разжиревшая на военных заказах за счёт ослабления всех других стран, – эта наглая, бесстыжая, гангстерская Америка – находилась в чрезвычайно удобном, недосягаемом положении и из этого своего логова нахально угрожала уже всему миру, а прежде всего СССР».

Книга Похлёбкина была наполнена раздражающе неожиданными открытиями: «Что послужило для Джугашвили источником или основой для выбора нового псевдонима? Фамилия либерального журналиста, вначале близкого к народникам, а затем к эсерам, Евгения Стефановича Сталинского, переводчика на русский язык поэмы Ш. Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Таким образом, даже «русский» псевдоним, специально предназначенный для деятельности в России, оказался у Сталина тесно связанным с Грузией, Кавказом, его культурой и с воспоминаниями детства и юношества».

Ещё одно открытие: оказывается, «магика цифр оказала на Сталина влияние в детстве, что весьма обычно в условиях Востока, и особенно учитывая семинарское, духовное образование Сталина».

«Сталин… используя интуитивно и сознательно некоторые черты русского характера, умел располагать к себе ямщиков на сибирских трактах. Он говорил ямщикам, что денег у него на оплату поездки нет и он предлагает платить по «аршину водки» за каждый прогон. Ямщик со смехом начинал уверять явно нерусского инородца, что водку меряют ведрами, а не аршинами. И тогда Сталин вытаскивал из-за голенища деревянный аршин – досочку длиной 71 см, доставал из мешочка несколько металлических чарочек, плотно уставлял ими аршин, наливал в них водку и показывал на практике, как он понимал «аршин водки». Это… приятно «тормошило» русского человека в обстановке серости и обыденности провинциальной жизни».

Но главное было не в этих неожиданных и по большей части неизвестных деталях. Главное было в том, что Сталин Похлёбкина был не похож на их Сталина. Ведь трудно быть спокойным, когда на твоих глазах рушится миф, пущенный ещё в 20–30-е годы троцкистами, мол, вождь-то был «недалёким, малообразованным человеком и, уж во всяком случае, не обладающим качествами «европейского интеллигента», «азиатом». А он у Похлёбкина, оказывается, свободно читал по-немецки, знал латынь, хорошо – древнегреческий, церковнославянский, разбирался в фарси (персидский), понимал по-армянски, не говоря уже о грузинском и русском, «занимался французским». И страну он знал, и мир видел. Потому-то, с точки зрения Похлёбкина, «Сталин со знанием дела, предметно руководил страной целых три десятилетия», и успешно, а вот послесталинские лидеры Хрущёв, Брежнев, Горбачёв «на несколько порядков уступали Сталину не только в способностях, в личной одарённости, но и в области даже формального и фактического образования, в области знания страны, народа и внешнего мира».

Похлёбкин претендовал на научную объективность историка, работающего с фактами, а не с заданными идеологическими мифологемами. Но, если дело касается Сталина, ни о какой объективности не может быть и речи лет этак сто, по крайней мере. И для чего он всё это затеял? Шёл 1996 год, выборы президента! А он, используя образ Сталина, позволил себе обвинить власть, которая «за какие-нибудь 5–6 лет, ограбив народ и разграбив страну, тем не менее, сделала ещё и долги: внутренних долгов более чем на 300 млрд. долл., а внешних долгов почти на 150 млрд. долларов. Этих долгов народу России не выплатить весь XXI век», – усугубил он положение, в том числе и своё. Интересно, сколько врагов он нажил себе с помощью книги о Сталине? Да легион.

Политические убийства часто замаскировывают под уголовные. Заказчик подбирает исполнителя. И вот банальный неудавшийся (а почему, собственно, неудавшийся? может, деньги в квартире Похлёбкина были) грабёж налицо, но всё-таки убийца не отказал себе в удовольствии оставить грязный отпечаток ботинка не на «Занимательной кулинарии» и не на «Тайнах хорошей кухни», а на книге о Сталине. Словно подписал приговор.

Впрочем, может быть, всё было проще? Что за мужчина продавал книги Похлёбкина о Сталине? Почему писатель ссорился с ним? Только ли из-за денег? Эта версия, как и другие, не дала никакого результата.

Кстати

О Похлёбкине – последнем истинном энциклопедисте – постепенно забывают. Правда, переиздаются его кулинарные книги. Осталась не осознавшая своего внезапного сиротства огромная страна с «непредсказуемым прошлым», он её любил. Что со страной будет дальше? Похлёбкин этот вопрос себе задавал и ответил так: «Вопрос, что будет с Россией, как сложится её дальнейший исторический путь, вовсе не решён. Он неясен, запутан и исторически остаётся открытым».