ПАРАГВАЙ. СОЦИАЛИЗМ. ПОПЫТКА №3.

Доктор Франсия (о «творчестве» которого мы говорили ранее, в предыдущей публикации) умер внезапно, и в стране возникла проблема власти.

Решили ее, избрав двух консулов, одним из которых был племянник Франсии, Карлос Антонио Лопес. Понятно, что именно он (дядина школа!) в итоге и стал президентом страны.

22 года своего правления он посвятил совершенствованию устроенного дядюшкой ГУЛАГа, внеся, однако, и некоторые новации: его братья были им назначены архиепископом и министром внутренних дел, сын — главнокомандующим армией, которая выросла с 1800 солдат при Франсии до 8 тысяч.

Кроме того, Карлос «открыл» страну, устроив в порту Пилар на реке Паране таможню и резко снизив таможенные пошлины. Через Пилар пошла вся международная торговля Парагвая. Стоит ли говорить, что весь этот товарно-денежный поток, без исключения, находился под контролем семьи Лопесов?

Любая иная попытка что-то продать за рубеж или что-то купить там по-прежнему каралась смертью.

Карлос семь лет вел войну с Аргентиной, в течении которой два аргентинских штата, Коррьентес и Энтре-Риос, стояли на стороне Парагвая (что, наверное, лучше всего доказывает, насколько слабо и «простые люди», и их вожди из числа дворян, представляли себе, что за ужасы творятся в наглухо закрытой от иностранцев соседней стране).

В итоге стороны разошлись миром (1852 год): два штата остались за Аргентиной, а она, в свою очередь, признавала независимость Парагвая.

В итоге в 1856 году Карлос Лопес передал власть (пост президента), даже при наличии им придуманной Контитуции, по завещанию — своему сыну Франсиско Солано Лопесу.

 

Франсиско Солано получил богатое наследство: в стране трудились более 200 европейских инженеров, занимавшихся развитием промышленного производства, строительством и горным делом. Был построен первый в Южной Америке металлургический завод и первая же на континенте железная дорога (пусть и протяженностью всего 72 километра).

 

Некоторые из проектов финансировались англичанами — в Туманном Альбионе образовался некоторый излишек денег, и Парагвай, с его военно-тюремным режимом, многим из англичан представлялся надежным местом для своих инвестиций.

Народ плодился и размножался: население Парагвая составляло 1,34 млн человек, территория — почти 1 млн кв. км.

Историки, кстати, часто и много пишут об успешности экономики Парагвая той поры, указывая на отсутствие внешнего долга (в отличии от соседних стран) и сравнительно большие государственные доходы (2,5 млн. долларов). Но тут необходима поправка: это утверждение верно, если мы говорим об экономике семьи Лопесов. И 2,5 млн — это очень много для одной семьи, но вполне сопоставимо с доходами соседних государств (правда, залезающих, в отличии от Парагвая, в долговые обязательства).

 

Лопесы, впрочем, не забывали подкармливать население: при фантастической и даже ужасающей нищете голодных смертей парагвайцы не знали — государство всегда готово было протянуть нуждающимся горстку маиса, выращенного, как правило, трудом заключенных (пишут о том, что именно заключенными производилось более 70% из всего того, что производилось тогда в стране).

Так или иначе, но отравленный международной торговлей Франсиско готовился к войне — у него было все, кроме выхода к международным портам.

Этот парагвайский Петр I, желавший открыть окно в… ну, в его случае, не в Европу, но — к океану, создал довольно мощную армию, введя передовую по тем временам обязательную воинскую повинность вместо пожизненной службы. На границах государства были устроены мощные крепости и даже целые укрепрайоны, создан довольно большой по меркам региона речной военный флот.

 

Первоначально казалось, что пробиваться к морю придется через Бразилию — бразильская провинция Мату-Гросу не была связана с Рио-де-Жанейро сухопутными дорогами и бразильским судам требовалось пройти через парагвайскую территорию по реке Парагвай, чтобы достичь Куябы (на что парагвайцы давали разрешение крайне редко).

Уязвимость Мату-Гросу казалась парагвайскому диктатору счастьем: плод как бы сам должен был бы упасть в его руки.

Однако вмешался случай: в Уругвае, который бразильцы считали «своим» (слишком велики там были бразильские инвестиции и слишком много там было принадлежащего бразильцам имущества) начались беспорядки, и император Бразилии Педро II распорядился ввести туда войска.

Франсиско Лопесу Солано показалось, что судьба дает ему отличный шанс: его армия казалась ему непобедимой, претензии бразильцев — мелкими, а его ставленник на пост уругвайского президента — отличной кандидатурой: по его оценке, стоило лишь чуточку подсобить своему ставленнику Агирре, лишь обозначить для бразильцев намерение воевать, и Уругвай падет к его ногам.

Этого, однако не случилось — и Бразилия, и Уругвай объявили войну Лопесу. У последнего хватило ума вовлечь в войну против него и Аргентину: поводом для этого стала атака на бразильские корабли в аргентинских портах, усугубленная ультиматумом Лопеса президенту Аргентины с требованием пропустить его войска через аргентинскую территорию в Уругвай.

Парагвай смог выставить 38-тысячную армию и 60 тысяч резервистов и отличный военный флот — все армии Тройственного союза, образованного против него, совокупно сильно уступали ему в численности.

 

Кроме того, в войне важно понятие «инициатива» — а военная инициатива, конечно же, находилась в руках агрессора, который, в отличии от своих соседей, отлично подготовился к войне, имел «переведенную на военные рельсы» промышленность и, главное, казавшийся бездонным источник пополнения армии живой силой из числа лояльных или принужденных жестокостью к лояльности граждан.

 

Но семь лет войны наглядно показали миру разницу в потенциалах экономики воюющих стран — «образцовая экономика» Парагвая, с его замкнутостью, «госпланом» и «госзаказом», начала трещать по всем швам: ее несовершенство покрывалось мобилизацией населения: по итогам войны в Парагвае практически не осталось мужчин, не взявшихся за оружие.

Франсиско Солано Лопес отстаивал своё до конца, не считаясь с потерями. Он и в самом деле вознамерился защищаться до последнего патрона.

Или до последнего жителя.

В конце семилетней войны армия Лопеса больше чем наполовину состояла из детей.

В одном из последних сражений этой войны в 6-тысячной армия Лопеса 3,5 тысячи составляли дети в возрасте от 11 до 15 лет.

В лучших традициях полководца Лопеса, не жалевшего чужих жизней и привыкшего устилать путь к победе телами своих солдат, и в этом сражении погибли 5 из 6 тысяч его воинов. Что, однако, так и не принесло ему победы.

В Парагвае, кстати, в память об этой битве отмечают «день детей», что является там вовсе не днем скорби по невинно загубленным мальчишкам, а праздником патриотизма, на котором, по замыслу, должна воспитаться плеяда желающих помереть в малолетстве неизвестно за что и — за что угодно.

 

Впрочем, то, что в жертву были принесены сотни тысяч парагвайских Мальчишей-Кибальчишей, не спасло их диктатора от общего поражения.

Он еще какое-то время скрывался в лесах, пытался вести партизанскую войну, но сражаться было просто некем: почти все, способные носить оружие, были уничтожены.

 

Подобно Чапаю, Лопес был сражен пулей, когда пытался переплыть реку, уходя от своих преследователей.

Итоги этой семилетней войны (завершившейся в 1870 году) стали катастрофическими для Парагвая.

Наверное, в истории войн сложно отыскать человечески потери в таком размере: из 1,34 млн человек, проживавших в Парагвае к моменту начала войны, в живых осталось только 221 тысяча, из них мужчин — всего 28 тысяч.

Потери войск союзников тоже были велики (не менее 83 тысяч человек, правда, с оговоркой, что большая часть погибших — это не боевые потери, следствие плохого питания и несоблюдения элементарных гигиенических норм), но все-таки не сопоставимы с парагвайскими.

Причиной такой невероятно высокой смертности парагвайцев называют из героизм и их преданность своему диктатору — то есть почти 60 лет изоляции от мира и воспитания голодом в сочетании с патриотизмом давали-таки свои плоды. О массовых казнях и жестокостях союзных войск свидетельств почти нет — резонно предположить, что львиная доля парагвайцев погибла на полях сражений.

Парагвай по итогам войны потерял около половины своей территории (причем предполагалось, что Парагвая не станет вовсе — но распри между Бразилией и Аргентиной привели к тому, что обе страны согласились оставить это государство как буфер между ними).

Заметим, что в следующую войну (с Боливией) Парагвай ввяжется только через 60 лет после этих событий (и выиграет ее).

Собравшийся в 1870 году Конгресс выбрал демократический путь развития и избрал нового президента, который отменил рабство, реабилитировал политзаключенных и провел приватизацию некоторых владений и производств, что продолжилось и при его приемниках.

 

Собственно, на этом история парагвайского социализма как формы существования, заканчивается.

Но не заканчиваются сторонники распределительного социализма, построенного на диктатуре.